Роман Ростовцев
..........................................
..........................................
..........................................
... тебя одну. Которую ищу.
Май, 2001
Сергею Зайцеву
Белой ночью в белом поле
Люди шли, белее снега.
Их насчитывалось трое,
Лет троим — чуть меньше века.
На лице, белее снега,
Выделялись белым губы,
А глаза скрывали веки,
Намалеванные грубо.
Кисть художника умело
Силуэты белым-белым
Толстым слоем наносила
На бумагу. Очень смело!
Так и шли они, белея,
Белой ночью в белом поле,
Белую мечту лелея,
Белой подчиняясь воле.
Февраль — Июнь, 1995
брюсову не было стыдно
и мне стыдно не будет
когда толстомордым рефреном
я все-таки выйду в люди
1996
/архив «Сумма Поэтика»/
Себе
Абсолютно всё чистое,
Абсолютно зеркальное,
Абсолютно лучистое,
И немного — овальное.
Только тени скрипучие
Нависающей тучею
Затемняют зеркальное
И квадратят овальное.
Снова пыльно всё чистое,
И тускнеет лучистое,
И печально овальное,
Оквадратив зеркальное.
Июль, 1995
ГОБОИСТ СПРЯТАЛ В ОГОНЬ
СВОЙ ГОБОЙ
БОГ БЕГОМ СПУСТИЛСЯ С НЕБЕС
И В ЛЕС
ПРИПУСТИЛ БЕГОМ
БОСИКОМ
ПОЛУГОЛЫЙ
БОГ
ГОЛУБОЙ ГОЛУБОЙ ГОЛУБОЙ
ОГОНЬ ТЕК
ПО ТЕКСТУРЕ СТЕКЛА
ТКАЛСЯ РИСУНОК
ТЕКСТ
СТРУКТУРА
СТЕКЛА
ИЗ ПЕКЛА СТЕКЛО ВЫЛАМЫВАЛОСЬ
СТЕКЛО ТЕКЛО
В ГРУБЫЕ ГУБЫ
БОГА БОСОГО
УБОГА
ЖИЗНЬ ГОБОИСТА
ГИБЛО БИЛОСЬ ГОЛУБОЕ ЛЮБОЕ
СТЕКЛО ГНИЛО
ВПОЛСИЛЫ
БЕС
СЛЕЗ С НЕБЕС
И ЛЕГКО
СТЕК
В СТЕКЛО
СТЕКЛО СИЛА СТЕКЛО
ТЕКЛО И ТЕКЛО
Октябрь, 1996
Года приблизились на расстоянье кровной близости,
А впереди забвение, и пустота, и червь могильный,
И только мысль свою —
объемом гигабайт, пожалуй, в тысячу, —
Тебе одной оставлю я в наследство.
Март, 2001
Голосённо-окрылённо
Ты котейною тропою
Говор лила, охмуряя
Близодальнею тоскою.
На поляне, скрытой солнцем,
На ветровье обнажённом,
Мы стояли тёплым донцем,
Облаками обложённым.
1994
Долгие проводы — горькие, горькие слёзы.
Словно нагая застыла свеча на столе.
Знали, что ждут впереди только страхи и грозы,
Угол чужой да остывшие угли в золе.
И поплотнее шинель на груди запахнув,
Мерили долгие версты по мёрзлой земле.
Терпкого воздуха полною грудью вдохнув,
Шли, чтоб прижаться щекой к шелковистой траве.
А вдоль дорог за спиной оставались березы,
Те, что осколками детства хранились во мне.
Листья берез шелестели, и нежные слёзы
Соком стекали с ветвей, припадавших к земле.
Мы ж, безнадёжно пытаясь себя обмануть,
Делали вид, будто цель видим часто во сне.
Зная, что нет у нас дома, что вечен наш путь,
Шли, чтоб прижаться щекой к шелковистой траве.
Всё меньше и меньше следов остаётся в пыли,
Нас меньше и меньше становится каждую ночь.
Стены замков мечты под обломками нас погребли,
А бремя пути нам нести стало просто невмочь.
Лишь пыль на дороге — прибита ладонью дождей —
Внимает шагам, одиноко звучащим во тьме.
С небес мне звезда путеводная шепчет: «Скорей
Иди, чтоб прижаться щекой к шелковистой траве».
1994
Достань камень со дна.
Подержи.
Поддержи,
Наложи рисунок черты:
Черти,
Верти,
Смотри, как рождается тон.
Стон.
Вон
Он горит, выщербляясь, век —
Человек.
Вечный бег по дорожкам рисунка,
Лунка —
Луза —
Медуза великого Карузо
В картузе
С тузом.
В тазу рукой полоскать,
Поласкать.
Ласкать.
Лакать подаянье карманом —
Туманом —
Обманом.
Достану камень со дна.
Ноябрь, 1994
ЕСЛИ БЫ ЗЕВС ВОПЛОТИЛСЯ
НЫНЕ В ДОЖДЕ ЗОЛОТОМ
ДОЛГО БЫ МЫ НА СОБРАНЬЯХ
ЧЕСАЛИ КОЛЕНИ
НЫНЕ В ДОЖДЕ ЗОЛОТОМ ОЖИДАЕМ УВИДЕТЬ
СТРАШНЫЕ СНЫ
ЧТОБЫ РАЗЪЯТЬ НА СОЧЛЕНЬЯ
И ВНУТРЬ ПРОНИКНУТЬ
СТРАШНЫЕ СНЫ ОБЪЯСНЯЮТ ПРИЧИНУ
КАК ПОЧЕМУ ГДЕ ВОЗНИКАЮТ ФРЕЙДЫ
И ВНУТРЬ ПРОНИКНУТЬ
ФРЕЙДА УВИДЕТЬ
ПРОНИКНУТЬ ВО ФРЕЙДА
ФРЕЙДА ВО ФРЕЙДЕ УВИДЕТЬ
ДАБЫ ПРОНИКНУТЬ ВО ФРЕЙДА ВО ФРЕЙДЕ
РАЗЪЯТЬ НА СОЧЛЕНЬЯ
ЧТОБЫ УВИДЕТЬ СТРАШНЫЕ ФРЕЙДОВЫ СНЫ
Октябрь, 1996
Дине
Залепило, затошнило,
уронило-уравнило
зазвонило-голосило
тихо-тихо,
мило-мило.
Заболела, запотела,
захотела — улетела,
а когда-то громко пела,
пела лишь
когда хотела.
Я дышал, бежал, догнал,
звал, хотел, болел, искал,
тридцать семь ночей не спал
и — упал.
Ну а ты меня носила,
над могилой голосила,
в бутерброд меня свернула
и кусочек откусила.
19 Декабря 1995
Когда стада уйдут в пампасы,
Наступит утро сентября.
Я разыщу тогда тебя.
Я верю: труд мой не напрасен.
Тебя ждать буду возле джунглей,
Хлеб-соль в протянутой руке.
А ты приедешь на «Оке»
С чужим журналом «For Men Only».
И, взявшись за руки, вдвоем,
(Адам и Ева, да и только!),
Танцуя вальс, брейк-данс и польку,
Мы окунемся в водоем.
Уйдем от Матери Земли
В стихию сумрачного света,
Откроем двери в рай, и в лето
Уйдут большие корабли.
Май, 2001
Лихолетья,
лихоимья,
лиховертья и года,
яд,
весна,
сосна,
унынья
и большие города,
Веретрагна,
вертоглазье,
волочимость полозья,
ночь — сплошное безобразье,
снег,
и вертится земля.
Город мира,
пир горою,
сон, горящие глаза,
я тебя насытил морем,
в море кит —
твоя слеза.
Что ты плачешь, бедноглазье?
Ты убила, я не смог,
твой портрет в китайской вазе
и затоптанный порог.
По тебе гуляли руки
(что любовь?),
твой муж-герой
извлекал из муки звуки,
грек, от радости седой.
Иссочилась, источилась
под дождем моя сосна,
на волокна разобщилась
подгулявшая весна.
Январь, 1996
мне грустно иногда
когда весной
снега сойдут
и белый цвет вишневых лепестков
чуть тронет утренний мороз
Winter, 2001
«Ты знаешь, милое созданье...», и что-то там в таком же слоге.
Без чувства скорби и страданий я уношу скорее ноги.
Бегу вприпрыжку в Вавилон, что для меня равно «куда-то»
Желанья выспаться полон, да и к тому ж конкретно датый.
Сухие корки башмаков пылят по стоптанным дорогам.
Тела невнятных мужиков прильнули к оббитым порогам.
России щедрая душа, Отчизны дым, приятства полон...
От этой милой простоты в душе встает чего-то колом.
«Уйду из жизни!», «Буду мудрым!», «Плевать на призрачных красоток!»...
Борясь с искусом, можно просто смотреть в троллейбусах на теток.
А ты... Податливо сильна.
Геройством не обделена.
Не одинока. Ты одна
Не женщина. Кремень! Стена...
Он звонит.
Телефонных шнуров
километры
Обвлекают и кутают
каждое
слово.
А на сцене —
пижон, полосатые гетры...
И ... твои же слова —
прямо в зал.
Слово в слово.
Декорации —
Жизнь
и влюбленная Смерть.
И возлюбленный Смерти —
босой
Вечный Жид.
А пижон не молчит,
а пижон
говорит!
Ну, и стоит ли, право,
на это смотреть?
Под бесплодной одеждой
Египетской Ночи
Отверзают
объятья свои
мотыльки,
Остывают желанья,
любовь
обесточив,
И умерших
влюбленных
шагают полки.
Грандиозный стриптиз
красоты
и уродства
Кипятит
возбужденную
похоти пену.
Добродетель
порочна.
Безумье
разумно.
В вечной пьесе
антракт.
В зале
свет.
Все на сцену!
15 Марта 1996
ОСВОБОЖДЕННЫЕ ЧЕРТЫ
ГЛАЗА ОТКРЫТЫ
СОНМ БЕЗУМНЫХ ИГРИЩ
ЛЕПНЫЕ ПОТОЛКИ
ИХ ИНТЕРЬЕР ЗАБРЫЗГАН
ПОТОМ
ЗДЕСЬ ЛЮБЯТ ДО УТРА
СТАКАНЫ ЧАЯ
КУПЕ ЖЕЛДОРПЛАЦКАРТНОГО ВАГОНА
ДВА ПЕРЕГОНА
ВОСЕМЬ ПОЛУСТАНКОВ
ТЫ В МОСКВЕ
НОСИЛЬЩИК ЭЙ!
НЕДОЛГИЙ ТОРГ
ПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР
БОГЕМНЫХ ВЫБРИТЫХ ПОДМЫШЕК
БЛАГОУХАНЬЕ ЧУЕТ СЛАБЫЙ НОС
СТОЛИЦА ЛИЦА ЛИЦА
ДОМОЙ НА ВОДЫ
НА КАВКАЗ
В ПРОВИНЦИЮ С ЛЮБОВЬЮ
С ИНГОЙ С СОНЕЙ
К ЧЕРТУ! ЕДЕМ!
Сентябрь, 1997
Окончен бал. Лакеи гасят свечи.
Ненужный новый день проснулся за окном.
Мой фрак измят. Меня вино излечит?
Нет, не излечишь смертную тоску вином.
Не смогут обмануть нас полумраки комнат:
Луч солнца протопил незыблемость гардин.
Вы возлежите на подушках в дреме томной.
Исчезла ночь любви. Я вновь один.
Я растворюсь в осеннем полуутре за окном.
Я растворюсь, не потревожив Ваш бессмысленный покой.
Пусть эта ночь останется для Вас всего лишь сном.
Я, исчезая, делаю прощальный жест рукой.
Октябрь, 1995
Инне Головко
Просящие Пальцы.
Они
коснулись моего плеча!..
Подвинули время,
как облако дыма,
сползшее с края
солонки.
Странный, загораживающий
стук
повторился в хрупком
Звоне
Просящих Пальцев
Савской царицы
Северо-Двинской
железной дороги...
Занавес:
«De mortuis aut bene, aut
NIHIL*».
Август, 1993
____________________________________________
* «О мертвых или хорошо, или ничего» /лат. /
Тень портьер ложится на узор
Рисованных замочных скважин,
Скрывая вечный их позор —
Подглядывать и слышать, что прикажешь.
Сумрак затхлых комнатных чернил
Уже осел толстенным слоем пыли...
... Я помню, я нисколько не забыл,
Как волками на кладбище мы выли.
Луна висела низко над оградкой,
Невдалеке сочилось музыкой кафе...
Навечно для меня останется загадкой
Чужое слово «аутодафе»,
Что в тишине могильной прозвучало,
Вспенив зверья инстинкт в крови моей.
Не знал я — это лишь начало
Моей тропы среди лесов, полей,
Всегда и неизменно приводящей
На кладбище, под лунный свет.
Здесь, средь крестов и плит, тоской щемящей,
С Луною оставаясь tete-a-tete,
В моей крови вскипают наважденья.
К Луне взовьется болью вой.
Я крикну, упиваясь наслажденьем:
«Луна, я — волк! Луна, я — снова твой!»
14 Января 1994
что может быть проще
бросаешь мячик и — ловишь
звезды сыплются сквозь сито рук
прямо в карман
Ване Зельдову
Я бы тебе хотел рассказать
Про страхи, про Вавилон,
Про то, как петлю умел воспевать
Старый распутник Вийон,
Про то, как долго можно бежать,
Про то, как можно совсем не дышать
И пить горячий бульон.
Видишь, снова падает снег,
Тараня горячий асфальт.
Вот и промчался двадцатый век,
Одетый в гранит и базальт.
Он как чума по жилам протек,
Споткнулся и снова продолжил бег,
Руки содрав об асфальт.
Видеть бледные можно лица
Полутрупов-полуживых:
Это не люди — это страницы
Чистых миров иных.
Долго лживой веревочке виться,
И от стыда головою биться,
Бояться миров иных.
Апрель, 1995
Я вижу тёмные глаза единорога:
Затравленность и страх на дне души.
Он, раненый, лежал у моего порога,
Просил меня: «Убей. Но не спеши,
Постой, ещё успеешь насладиться кровью,
Твой острый нож легко войдет во плоть.
Стальной клинок изящной нитью ровной
Ещё успеет кожу проколоть.
Я лишь последний раз взгляну на небо,
Вдохну тепло земли, забуду боль...
А помнишь, как меня кормил ты хлебом?
Ты помнишь это. Ты запомнил роль».
Вздохнул. Закрыл глаза. И мне
Доверчиво кивнул единым рогом.
Он был животным, посланным мне Богом.
Сентябрь, 1994
Я живу ностальгией по прошлым годам,
я не верю ненужным и лживым слезам,
я учился не петь, но зачем-то пою,
отрицая ученье и веру свою.
Все бледны и уставши, всем хочется спать,
но под бравурный марш продолжаем шагать.
Кто-то должен упасть первым в этом строю.
Пусть другой упадет! я пока постою.
Здесь нельзя разобрать — рядом враг? или друг?
Мы шагаем вперед, это замкнутый круг.
Если больше нет сил, ты лежишь на земле,
сотни ног в сапогах пройдут по тебе.
Я живу ностальгией по прошлым годам,
я не верю ненужным и лживым слезам;
Кто-то должен упасть первым в этом строю.
Пусть другой упадет! я пока постою.
Август, 1994
Я черными потоками на Солнце
изливал беду.
Во мне сошлись три грани,
три столпа,
три силы, на которых,
возвышаясь,
громоздится мир.
Я разрываем векторами
сил.
Я — черен. Я — прозрачен.
Уничтожен.
Вновь рожден.
Я — на щите, но побежден,
пал, стоя выше мира,
и, не сотворив кумира,
молюсь единственному божеству —
себе.
1997
|
